Артур Крупенин - Энигматист [Дело о Божьей Матери]

Брехливая, хотя и вполне ласковая сучка Сися, на пару с Семеновым охранявшая вечный покой усопших, зашлась лаем.

Ну кого еще там черти носят?

Ночным гостем оказался следователь Лучко.

— Здорово, Семеныч!

— Здравствуй, Витя! Чаю будешь?

Жидкость в замызганной эмалированной кружке, что судмедэксперт радушно предложил Лучко, своей крепостью и процентным содержанием танинов больше подходила для дубления особо жестких сортов кожи, нежели для приема внутрь. «Черный чай должен быть черным!» — любил повторять Семеныч и неукоснительно претворял этот лозунг в жизнь. Прекрасно осведомленный на этот счет Лучко от чая вежливо отказался. Как всегда не особо рассусоливая, он перешел к тому, зачем пришел:

— Скажи, а ты Кулагина уже смотрел? Того, что с ножевым?

Семеныч жестом обвел стол, аккуратно разложенный на нем инструмент и дымящуюся кружку с «чаем».

— Видишь, в процессе.

— Значит, ничем не порадуешь?

— Может, и порадую, но позже, — строго ответил судмедэксперт и выразительно показал глазами на дверь. Он предпочитал работать в одиночку. Ведь мертвые доверяли свои тайны только ему.

— Понял. Скажи, когда заехать.

— Хоть завтра.

Последнюю фразу Семеныч произнес уже сквозь натянутую на лицо маску.

Глава VIII

Если в расписании за дневными лекциями шли еще и вечерние, то преподавателю в промежутке имело смысл основательно подкрепиться. Несмотря на все свое гурманство, Стольцев отнюдь не гнушался университетского общепита, чей относительно щадящий прейскурант приятно контрастировал с безбожной дороговизной окрестных забегаловок. Лучше поесть дешево и невкусно, чем дорого и невкусно, сам себя увещевал в таких случаях Глеб. Разделявший этот практицизм Буре почти всегда составлял Стольцеву компанию. Но иногда, по какому-то особому поводу, они покидали университетский городок и азартно опробовали то одно, то другое близлежащее злачное заведение из тех, что, подобно бабочкам-однодневкам, пачками открывались и почти тут же закрывались, уступая место очередным незадачливым соискателям призрачных мишленовских звезд.

Надо сказать, что бытующее в народе мнение о невысоких доходах преподавателей в общем и целом соответствовало действительности. Так обстояло дело во все времена. Социальный статус педагога никогда не был особенно высоким. Не зря же наши античные предки в случае, если переставали поступать известия о жизни какого-либо человека, говорили о нем, что он «либо умер, либо стал учителем». И тем не менее молва, как всегда, была права лишь отчасти.

Если брать исключительно размер одной только зарплаты, то могло сложиться впечатление, что увешанные научными титулами умники и умницы трудятся сугубо за идею. Однако это было не так. Далеко не все преподаватели были готовы довольствоваться малым. Справедливости ради надо признать, что добрая половина предпочитала отработать от сих до сих, не хватая звезд с неба. Но встречались и такие, кто хотел большего. А возможности финансового благополучия просто витали в воздухе. Кто-то предпочитал тихо-мирно писать учебники и научные монографии, кто-то, закончив лекции, до глубокой ночи бегал по жаждущим поступления абитуриентам, кто-то с увлечением готовил к защите аспирантов — не в этом суть. Главное, что университет давал не чурающемуся тяжелой работы человеку стопроцентный шанс преуспеть. Наименее ленивые преподаватели могли не только позволить себе мелкие радости вроде того, чтобы провести десять зимних дней в Альпах и пятнадцать, а то и все двадцать — на ласковом Средиземноморье, но и всерьез подключались к погоне за куда более основательными потребительскими мечтами — как движимыми, так и недвижимыми. А Буре, регулярно продававший книги всемирно известным издательствам, тот вообще на прошлой неделе отселил младшую дочь в отдельную квартиру в центре Москвы, даже не взяв кредит в банке. Подобную роскошь вряд ли мог бы себе позволить иной профессор какого-нибудь Гарварда или Йейля.

Собственно, именно это событие и послужило поводом для сегодняшнего похода в только что открывшийся ресторан греческой кухни под названием «Итака». По слухам, в этом концептуальном заведении гостям, по примеру древних, полагалось возлежать на специальных ложах.

— Мне не терпится поделиться с вами новостями, — признался Глеб, откидываясь в положение, более подходящее для сна, чем для трапезы.

Заказав еды и по бокалу вина, они с хохотом выпили за пусть не очень удачную, но все же смелую попытку реконструкции античного застолья. Глеб в нетерпении принялся подробно пересказывать коллеге разговор с реставратором. Буре слушал с большим вниманием, изредка задавая вопросы или вставляя комментарии.

— Одурманивающий эффект? Кто бы мог подумать.

— Да, похоже, икону снабдили чем-то вроде системы защиты от взлома. Только через полторы тысячи лет ее действие несколько ослабло.

— Н-да. Византийские штучки.

— Это еще не все. — Глеб развернул полученную от реставратора фотографию. — По словам Лягина, изображение на спрятанной под воском тряпице очень напоминает картинку, которую они в свое время получили при рентгеновском сканировании.

Буре нацепил очки и склонился над снимком.

— Мне кажется, я могу различить центральную фигуру и еще несколько вокруг.

— И что это, по-вашему?

Борис Михайлович повертел снимок в руках, рассматривая его под разными углами.

— Хм, похоже на Иисуса с апостолами.

— Христос? Но тогда почему его замазали?

Профессор затеребил изящно стриженную клинышком бородку, что было верным признаком волнения.

— Есть у меня на этот счет одно соображеньице.

Сняв очки и воспользовавшись ими наподобие лупы, Буре стал пристально разглядывать какой-то фрагмент изображения.

— А что, если это древняя икона-апокриф? — взволнованно предположил он.

— Но в чем может заключаться ее апокрифичность?

Хитро прищурившись, профессор пожал плечами:

— Мы можем лишь строить гипотезы.

— Какие, например?

— Ну вот так навскидку предположу, что на иконе может быть изображено не совсем каноническое число апостолов.

Вновь склонившись над фото, Буре вскоре опять принялся почесывать бородку.

— А может быть, цвет кожи Христа? Только представьте, какой бы это вызвало резонанс, — заговорщицким тоном предположил профессор. — Да, батенька, вам предстоит раскусить прелюбопытнейшую загадку, ничего не скажешь. — Оставив наконец бороду в покое, Борис Михайлович переключился на узел своего галстука-«аскота». — Помните перекочевавшее в латынь греческое слово «энигматист»?